Песни, защищавшие страну

В годы Великой Отечественной войны 1941-1945 годов было создано немало хороших песен, помогавших советским людям и в тылу и на фронте преодолевать невзгоды, а подчас и смертельную опасность.

Фото А.А. Суркова военной поры

Среди них не затерялась и песня “В землянке”. Музыку написал композитор К. Листов. А стихи принадлежат перу Алексея Александровича Суркова – 120-я годовщина со дня рождения, которого приходится на 13 октября 2019 года.

Это был легендарный по-своему человек. В 1918 году он добровольцем вступает в ряды Красной Амии. Был участником Гражданской войны и Польского похода. До 1922 года служил и пулемётчиком, и конным разведчиком. Принимал участие в боях на Северо-Западном фронте и против повстанцев А. С. Антонова. Были также и освободительный поход в Западную Белоруссию и Финская кампания. Военную службу он знал не понаслышке, и неслучайно эта тема занимала немалую часть его творчества, а первые стихи А. Сурков написал ещё в 1918 году.

В годы войны А.А. Сурков был спецкором газеты “Красная звезда”, военкором фронтовой газеты “Красноармейская правда” и газеты “Боевой натиск”.

Вот как описывает историю написания песни сам поэт: “А дело было так. 27 ноября мы, корреспонденты газеты Западного фронта “Красноармейская правда”, и группа работников Политуправления Западного фронта прибыли в 9-ю гвардейскую стрелковую дивизию, чтобы поздравить её бойцов и командиров с только что присвоенным им гвардейским званием, написать о боевых делах героев. Во второй половине дня, миновав командный пункт дивизии, мы проскочили на грузовике на КП 258-го (22-го гвардейского) стрелкового полка этой дивизии, который располагался в деревне Кашино. Это было как раз в тот момент, когда немецкие танки, пройдя лощиной у деревни Дарны, отрезали командный пункт полка от батальонов.

Быстро темнело. Два наших танка, взметнув снежную пыль, ушли в сторону леса. Оставшиеся в деревне бойцы и командиры сбились в небольшом блиндаже, оборудованном где-то на задворках КП у командира полка подполковника М.А. Суханова. Мне с фотокорреспондентом и ещё кому-то из приехавших места в блиндаже не осталось, и мы решили укрыться от миномётного и автоматного огня на ступеньках, ведущих в блиндаж. Немцы были уже в деревне. Засев в двух-трёх уцелевших домах, они стреляли по нас непрерывно.

— Ну а мы что, так и будем сидеть в блиндаже? — сказал начальник штаба полка капитан И.К. Величкин. Переговорив о чем-то с командиром полка, он обратился ко всем, кто был в блиндаже: — А ну-ка, у кого есть «карманная артиллерия», давай!

Собрав десятка полтора ручных гранат, в том числе отобрав и у меня две мои заветные “лимонки”, которые я берег на всякий случай, капитан, затянув потуже ремень на своей телогрейке, вышел из блиндажа.

— Прикрывайте! — коротко бросил он.

Мы тотчас же открыли огонь по гитлеровцам. Величкин пополз. Гранаты. Взрыв, ещё взрыв, и в доме стало тихо. Тогда отважный капитан пополз к другому дому, затем — к третьему. Все повторилось, как по заранее составленному сценарию. Вражеский огонь поредел, но немцы не унимались. Когда Величкин вернулся к блиндажу, почти смеркалось. Командир полка уже выходил из него: КП менял своё расположение.

Все мы организованно стали отходить к речке. По льду перебирались под миномётным обстрелом. Гитлеровцы не оставили нас своей «милостью» и тогда, когда мы уже были на противоположном берегу. От разрывов мин мёрзлая земля разлеталась во все стороны, больно била по каскам.

Когда вошли в новое селение, кажется Ульяново, остановились. Самое страшное обнаружилось здесь. Начальник инженерной службы вдруг говорит Суханову:

— Товарищ подполковник, а мы же с вами по нашему минному полю прошли!

И тут я увидел, что Суханов-человек, обычно не терявший присутствия духа ни на секунду, — побледнел как снег. Он знал: если бы кто-нибудь наступил на усик мины во время этого отхода, ни один из нас не уцелел бы.

Потом, когда мы немного освоились на новом месте, начальник штаба полка капитан Величкин, тот, который закидал гранатами вражеских автоматчиков, сел есть суп. Две ложки съел и, смотрим, уронил ложку — уснул. Человек не спал четыре дня. И когда раздался телефонный звонок из штаба дивизии — к тому времени связь была восстановлена, — мы не могли разбудить капитана, как ни старались.

Нечеловеческое напряжение переносили люди на войне! И только от того, что они были такими, их ничем нельзя было запугать”. (конец цитаты)

Здесь А. Сурков и обнаружил, что вся его шинель оказалась посечённой осколками. Тогда-то он сказал: “Дальше штаба полка не сделал ни шага. Ни единого… А до смерти — четыре шага”. Вернувшись в Москву, он в письме к супруге написал своё знаменитое стихотворение “В землянке”. А в феврале 1942 года родилась и песня….

СЛУШАЕМ ПЕСНЮ «В ЗЕМЛЯНКЕ»: Исполняет Н. Тимченко

В землянке
Музыка: К.Листов Слова: А.Сурков

Бьется в тесной печурке огонь,
На поленьях смола, как слеза.
И поет мне в землянке гармонь
Про улыбку твою и глаза.

Про тебя мне шептали кусты
В белоснежных полях под Москвой.
Я хочу, чтобы слышала ты,
Как тоскует мой голос живой.

Ты сейчас далеко, далеко,
Между нами снега и снега.
До тебя мне дойти не легко,
А до смерти — четыре шага.

Пой, гармоника, вьюге назло,
Заплутавшее счастье зови.
Мне в холодной землянке тепло
От моей негасимой любви.

История создания этой, заслужившей всенародную любовь, песни представляет громадный интерес. Идёт 1943 год. Режиссёр Леонид Луков на Ташкентской киностудии снимает кинофильм ”Два бойца” по повести Льва Славина “Мои земляки”. Трогательная картина о фронтовой дружбе двух бойцов – одессита Аркадия Дзюбина и уроженца Урала – Саши Свинцова. Во время работы над фильмом режиссёру никак не даётся снять эпизод написания солдатом письма. Дубли следуют один за другим, но сцена не даётся. И тут режиссёр неожиданно приходит к решению проблемы. Нужна песня — песня, которая сможет передать чувства бойца в момент написания письма близким, станет незримым мостом между фронтом и родным домом.

По просьбе Леонида Лукова за дело взялся композитор Никита Богословский. По его воспоминаниям режиссёр так эмоционально передал ему тему и настроение песни, что он, сев к роялю, буквально на одном дыхании исполнил ему мелодию “Темной ночи”. Спешно вызванный поэт Владимир Агатов, тут же, буквально “на коленке”, написал стихи, и практически текст не потребовал правок. Разбудили Бернеса, который отсыпался после утомительных съёмок, с большим трудом поздно вечером разыскали гитариста, и уже ночью на студии записали песню. Наутро режиссёр Луков в декорации снимал Бернеса уже под эту фонограмму.

После этого Луков решил, что лихой пулемётчик – одессит Аркадий Дзюбин должен спеть ещё одну песню, совершенно контрастную, и попросил композитора написать её в стиле одесских уличных песен. В газетах было дано объявление с просьбой всем лицам, знающим одесские песни, явиться на киностудию. Буквально на следующий день пришло множество людей. По воспоминаниям композитора там были и убелённые сединами почтенные доктора, и такие типы, что просто вызывали удивление – почему они до сих пор на свободе?! Так родилась песня “Шаланды полные кефали”. И хотя буквально в первом куплете были допущены ляпы –

“Шаланды, полные кефали,
В Одессу Костя приводил,
     И все биндюжники вставали,
      Когда в пивную он входил…”

— кефаль, как ни странно, возили в Одессу по сухопутью из Херсона, да и приветствовать Костю вставанием биндюжники не могли по той простой причине, что в одесских пивных тех времён не было сидячих мест и посетители пили пиво стоя. Но, несмотря на эти огрехи, песня хорошо легла на образ героя и полюбилась зрителю.

Что интересно — в первоначальном варианте сценария фильма песен не было вовсе! Но разве мы можем представить теперь этот фильм без замечательной песни “Тёмная ночь”. После выхода на экраны фильма “Два бойца” песню запела вся стана. Её пели на передовой, её пели и дома, ожидая своих родных с фронта. А вот весь первый тираж пластинки с только что написанной песней “Тёмная ночь” был забракован, так как отдел технического контроля обнаружил в фонограмме незапланированный шорох. Причина была банальна и трогательна одновременно — одна из работниц завода, слушая песню, не сдержалась и заплакала. Слезы попали на восковую матрицу и…

Вот так, не желая того простая труженица Галина Журавлева вошла в историю.

СЛУШАЕМ ПЕСНЮ «ТЁМНАЯ НОЧЬ»: исполняет Марк БЕРНЕС

Тёмная ночь, только пули свистят по степи,
Только ветер гудит в проводах, тускло звезды мерцают.
В тёмную ночь ты, любимая, знаю, не спишь,
И у детской кроватки тайком ты слезу утираешь.
Как я люблю глубину твоих ласковых глаз,
Как я хочу к ним прижаться сейчас губами!
Тёмная ночь разделяет, любимая, нас,
И тревожная, чёрная степь пролегла между нами.
Верю в тебя, в дорогую подругу мою,
Эта вера от пули меня темной ночью хранила…
Радостно мне, я спокоен в смертельном бою,
Знаю, встретишь с любовью меня, что б со мной ни случилось.
Смерть не страшна, с ней не раз мы встречались в степи.
Вот и опять надо мною она кружится.
Ты меня ждёшь, и у детской кроватки не спишь.
И поэтому знаю – со мной ничего не случится!

Песню эту любили и неизменно пели не только защитники легендарного города-героя Ленинграда, но и те, кто воевал на других фронтах Великой Отечественной. Нередко её слова соединяют со строчками и куплетами из другой, послужившей ей первоисточником, — из песни «Наш тост» композитора И. Любана на стихи М. Косенко и А. Тарковского.
В мая 1942 года «Наш тост» впервые прозвучал в исполнении народной артистки СССР Ларисы Александровской на заключительном концерте декады белорусского искусства в Москве, который транслировался по радио на всю страну. Донеслась песня и до Волховского фронта. Тогда-то и родилась «Волховская застольная»…..
Автор новых слов Павел Шубин был специальным корреспондентом газеты «Фронтовая правда». Его стихи и поэтические репортажи с места событий регулярно печатались на страницах этой газеты.
Летом 1943 года поэт всё время был на передовой. Именно тогда родились два его знаменитых стихотворения — «Полмига» и «Волховская застольная».
Оригинала «Волховской застольной» в архиве поэта не сохранилось. Он не включал стихотворение ни в один из своих поэтических сборников, вышедших в годы войны и послевоенное время. Возможно, Шубин был чрезвычайно требователен к себе и своему творчеству.
По-своему пытался объяснить это в беседе с Юрием Бирюковым (обозреватель газеты «Советская Россия») сын поэта Александр Павлович Шубин:
— Однополчане отца и его друзья рассказали мне об одном забавном эпизоде. Однажды Шубин приехал в 154-й авиаполк читать свои стихи. Принимали его очень хорошо. Но когда он начал читать «Застольную», в зале поднялся шум. Кто-то выкрикнул: «Пусть товарищ поэт читает свои сочинения!» Обычно находчивый, Шубин оторопел от обиды и не мог найти нужных слов.
Примечательный факт: готовя к изданию последний прижизненный сборник своих избранных песен, заслуженный деятель искусств Белорусской ССР, лауреат Государственной премии СССР композитор И. И. Любан поместил в нем свою песню именно со стихами Павла Шубина.

Есть несколько вариантов исполнения песни. Здесь представлена песня максимально близкая по тексту к авторскому варианту. 

Редко, друзья, нам встречаться приходится,
Но уж когда довелось,
Вспомним, что было, и выпьем, как водится,
Как на Руси повелось.

Вспомним о тех, кто неделями долгими
В мерзлых лежал блиндажах,
Бился на Ладоге, дрался на Волхове,
Не отступал ни на шаг!

Вспомним о тех, кто командовал ротами,
Кто умирал на снегу,
Кто в Ленинград пробирался болотами,
Горло, ломая врагу!

Будут навеки в преданьях прославлены
Под пулеметной пургой
Наши штыки на высотах Синявина
Наши полки подо Мгой.

Пусть вместе с нами семья ленинградская
Рядом сидит у стола.
Вспомним, как русская сила солдатская
Немца за Тихвин гнала!

Встанем и чокнемся кружками, стоя, мы –
Братство друзей боевых.
Выпьем за мужество павших героями.
Выпьем за встречу живых.

«Синий платочек»

Счастливая и необычная у «Синего платочка» судьба: песня эта родилась дважды. А чтобы разобраться, как это случилось, давайте перенесёмся в довоенный 1939 год. Именно тогда, спасаясь от фашистской неволи, в Советский Союз приехали участники популярного польского эстрадного коллектива «Голубой джаз». Они выступали с концертами в Белостоке, Львове, Минске. Весной 1940 года «Голубой джаз» гастролировал в Москве. Концерты его проходили в саду «Эрмитаж». На одном из них побывал поэт и драматург Я. М. Галицкий. Среди многочисленных мелодических импровизаций композитора и пианиста джаз-оркестра Ежи Петерсбургского одна приглянулась ему. И тут же во время концерта он «подтекстовал» эту мелодию. После концерта поэт познакомился с композитором, показал ему набросок своих стихов. Через несколько дней состоялась премьера песни. «Синий платочек» в сопровождении «Голубого джаза» спел его солист Станислав Ляндау. Вскоре песню запели известные певицы Л. Русланова и И. Юрьева. На пластинку в довоенные годы «Синий платочек» записан был только однажды. На этикетке пластинки, выпущенной Ленинградской фабрикой граммофонных пластинок, указаны авторы слов и музыки — Я. Галицкий и Е. Петерсбургский. Исполнительница песни — Е. Юровская, аккомпаниатор — Б. Мандрус. Второй куплет песни Галицкого звучал так:

Кончилась зимняя стужа.
Даль голубая ясна.
Сердце согрето,
Верится в лето,
Солнцем ласкает весна.
И вновь весной,
Под знакомой тенистой сосной
Мелькнет, как цветочек,
Синий платочек,
Милый, желанный, родной!..

Великая Отечественная война вызвала к жизни новые песни. Но и со старыми произошли неожиданные метаморфозы: «мирные» довоенные песни стали первыми военными. Так случилось и с «Синим платочком». В солдатских окопах и землянках, в короткие минуты отдыха пелся не только его прежний вариант. Рождались самые различные его переделки. Начало им было положено, пожалуй, той, что придумана буквально в первые дни вражеского нашествия: поэт Борис Ковынев сложил строчки на полюбившуюся мелодию:

Двадцать второго июня,
Ровно в четыре часа
Киев бомбили,
Нам объявили,
Что началася война.
Кончилось мирное время,
Нам расставаться пора.
Я уезжаю,
Быть обещаю
Верным тебе до конца.
И ты смотри,
С чувством моим не шути!
Выйди, подруга,
К поезду друга,
Друга на фронт проводи.
Дрогнут колеса вагона,
Поезд помчится стрелой.
Ты мне с перрона,
Я — с эшелона
Грустно помашем рукой.
Пройдут года,
Снова я встречу тебя.
Ты улыбнешься,
К сердцу прижмешься
И поцелуешь, любя.

С той поры появилось несколько десятков текстовых версий и переделок на мотив «Синего платочка», но простые строчки «Двадцать второго июня, ровно в четыре часа» навсегда сохранились в народной памяти. Вот что пишет об этих стихах Юрий Бирюков в журнале «Родина», № 6/2005: «Несколько лет назад поэт-песенник Сергей Павлович Красиков, длительное время редактировавший литературно-художественный альманах „Поэзия“, рассказал мне, что стихи про „двадцать второе июня“, в числе других, принес к нему однажды поэт Борис Ковынев и предложил опубликовать в разделе, составленном из произведений, родившихся в годы войны. Он показал при этом вырезку с их публикацией в одной из фронтовых газет, подписанной его фамилией. Однако члены редколлегии сочли эти стихи примитивными и не заслуживающими опубликования в альманахе. Возможно, они были правы. Но эти строки сочинялись оперативно, по горячим следам событий. А главное — были подхвачены и запеты миллионами. Сам Ковынев об этом, наверное, не знал и не догадывался. Во всяком случае, не настаивал на выполнении своей просьбы. Забрал стихи и ушел. К тому времени он был уже довольно пожилым человеком».
«Ко всему доброму, что было сказано об этой милой сердцу всех нас, солдат-фронтовиков, песенке, — писал ветеран Великой Отечественной войны Ф. П. Аверин из Курганской области, — хотелось бы добавить такой факт. Много раз, когда мы получали сухой паек в продпунктах, после излечения в госпитале или в других случаях, когда приходилось готовить пищу самим, нам выдавался пшенный концентрат. Так вот, на обертке пакета были напечатаны стихи:

Вкусная пшенная каша
Жарко кипит в котелке.
Пробуя кашу,
Вспомни Наташу,
Девушку в синем платке».

С началом войны многие популярные актеры выступали на фронтах перед бойцами. Специально для исполнения песни «Синий платочек» (в стихах Якова Галицкого) на фронте Лидией Руслановой было изменено окончание песни, прозвучавшее так:

Ты уезжаешь далёко.
Вот беспощадный звонок.
И у вагона
Ночью бессонной
Ты уже странно далек.
Ночной порой
Мы распрощались с тобой.
Пиши, мой дружочек,
Хоть несколько строчек,
Милый, хороший, родной…

В августе 1942 года Лидия Андреевна Русланова записала этот вариант «Синего платочка» на грампластинку с другими военными песнями, в том числе «Землянка» композитора К. Листова и поэта А. Суркова. Но в связи с арестом Лидии Руслановой в 1948 году все ее записи подлежали уничтожению. Об истории этой записи рассказывает статья «История создания песни „Синий платочек“»: «пластинке с этой записью суждено было увидеть свет лишь сорок лет спустя, в 1982 году, поскольку в войну были изготовлены лишь матрицы и сделан с них пробный оттиск, а в тираж она не пошла. Уникальный экземпляр оттиска посчастливилось отыскать киевскому филофонисту В. П. Донцову. В 1976 году эта запись была продемонстрирована в декабрьском выпуске телепередачи „Песня далекая и близкая“, а после реставрации пластинка с „Синим платочком“ и „Землянкой“ в исполнении Руслановой была выпущена фирмой „Мелодия“.
И все-таки самую широкую известность в годы войны получил, вне всякого сомнения, тот фронтовой вариант «Синего платочка», инициатором создания и первой исполнительницей которого стала замечательная певица народная артистка СССР Клавдия Ивановна Шульженко.
Время рождения стихов этого фронтового варианта «Синего платочка» — 9 апреля 1942 года. Их автор — литсотрудник газеты «В решающий бой!» 54-й армии Волховского фронта, лейтенант Михаил Максимов.
В 1976 году Юрий Бирюков (обозреватель газеты «Советская Россия») побывал у него в Ленинграде. Ветеран-фронтовик, ушедший в ту пору на пенсию, пригласил его в свою уютную квартиру на Гражданской улице, 10.
— Войну я начал в 1-й горно-стрелковой бригаде помощником командира артиллерийско-пулеметного батальона, — рассказывал Михаил Александрович. — Через несколько месяцев меня отозвали в распоряжение фронтовой газеты. Но заданию редакции приходилось бывать на различных участках нашего Волховского фронта. Однажды с концертом в 54-ю армию приехала Шульженко и джаз-ансамбль Ленинградского ДКА имени Кирова под руководством Владимира Коралли. Нас познакомили. Узнав, что я пишу стихи. Клавдия Ивановна предложила написать новый текст на музыку «Синего платочка».
Ленинградский писатель Александр Бартэн, работавший в ту пору вместе с Максимовым в редакции газеты «В решающий бой!», пишет в дневниковой записи от 9 апреля 1942 года, как, вернувшись с очередного концерта с участием Шульженко, Михаил Александрович допоздна работал, а наутро разбудил его: «Будь первым слушателем. Почитаю тебе свой «Синий платочек».
Это стихотворение было впервые опубликовано в 101-м номере дивизионной газеты «За Родину!» от 8 июня 1942 года.

Синенький, скромный платочек
Падал с опущенных плеч.
Ты говорила, что не забудешь
Ласковых, радостных встреч.
Порой ночной
Мы распрощались с тобой…
Нет больше ночек!
Где ты, платочек,
Милый, желанный, родной?
Помню, как в памятный вечер
Падал платочек твой с плеч,
И провожала и обещала
Синий платочек сберечь.
И пусть со мной
Нет сегодня любимой, родной,
Знаю, с любовью ты к изголовью
Прячешь платок голубой.
Письма твои получая,
Слышу я голос живой.
И между строчек синий платочек
Снова встает предо мной.
И часто в бой
Провожает меня облик твой,
Чувствую, рядом с любящим взглядом
Ты постоянно со мной.
Сколько заветных платочков
Носим в шинелях с собой!
Нежные речи,
Девичьи плечи
Помним в страде боевой.
За них, родных,
Желанных, любимых таких.
Строчит пулеметчик за синий платочек,
Что был на плечах дорогих!

Слова: Михаила ИСАКОВСКОГО; Музыка:В. ЗАХАРОВА

«ОЙ, ТУМАНЫ МОИ, РАСТУМАНЫ…»

Пожалуй, ни в одной другой песне не раскрыта так грозная, могучая сила народного гнева. И когда впервые, в октябре 1942 года, песня была исполнена в Москве, слушатели с волнением воспринимали слова о партизанах, которые достойно, по-русски встретили оккупантов:

Повстречали — огнем угощали,
Навсегда уложили в лесу
За великие наши печали,
За горючую нашу слезу!

Песня звучала как клятва, как приговор врагу. В фольклорном кабинете Государственного русского народного хора имени Пятницкого бережно хранятся письма фронтовиков. В одном из писем мы читаем: «Блокада прорвана. Девятые сутки идет бой. Группа бойцов и командиров услышала по радио песню «Ой, туманы мои, растуманы». Хорошая песня! Спасибо товарищу Клодниной, спасибо всему коллективу хора имени Пятницкого от фронтовиков — участников прорыва блокады города Ленина».

Валентина Клоднина, чье имя упоминается в письме фронтовиков, — одна из лучших солисток хора того времени. В ее исполнении песня «Ой, туманы мои, растуманы» достигала огромного драматического звучания.

— Мне запомнилось выступление в одном из госпиталей, — вспоминает певица. — После исполнения песни наступила тишина, и довольно длительная. А затем— бурные продолжительные аплодисменты. Один из раненых встал и сказал: «Спасибо за эту песню. Она дает нам новые силы, возвращает здоровье, и мы скоро вернемся на фронт».

Песня «Ой, туманы мои, растуманы» здравствует и поныне. И сегодня, как и много лет назад, слышится ее мужественный и величавый напев:

Ой, туманы мои, растуманы!
Ой, родные леса и луга!
Уходили в поход партизаны,
Уходили в поход на врага.

Oй, туманы мои, растуманы,
Ой, родные леса и луга!
Уходили в поход партизаны,
Уходили в поход на врага.

На прощанье сказали герои:
— Ожидайте хороших вестей! –
И на старой смоленской дороге
Повстречали незваных гостей.

Повстречали — огнем угощали,
Навсегда уложили в лесу
За великие наши печали,
За горючую нашу слезу.

С той поры да по всей то округе
Потеряли злодеи покой:
День и ночь партизанские вьюги
Над разбойной гудят головой.

Не уйдет чужеземец незваный,
Своего не увидит жилья…
Ой, туманы мои, растуманы,
Ой, родная сторонка моя!
1942.

«ЗАВЕТНЫЙ КАМЕНЬ»

История этой песни начинается во время Великой Отечественной войны. Летом 1943 года композитор Борис Мокроусов проездом был в Москве. На одной из улиц он остановился у витрины, где была вывешена газета «Красный флот». Его внимание привлек броский заголовок: «Севастопольский камень».

С Севастополем композитора связывало многое. В первые же дни войны он был направлен сюда в распоряжение политуправления Черноморского флота. Здесь сблизился с моряками, будущими участниками обороны морской крепости, полюбил суровую романтику Черного моря. Еще тогда Мокроусов и поэт Александр Жаров задумали написать песню о черноморских моряках. Но военная судьба разлучила авторов, им тогда не удалось осуществить свой замысел.

И вот сейчас, спустя два года, газетный заголовок вновь напомнил композитору о его мечте. О чем рассказывала газета?

…Последние часы героической обороны Севастополя. Фашистская артиллерия ведет ураганный огонь по полуразрушенному городу. Один из вражеских снарядов ударил в набережную близ памятника «Погибшим кораблям» и отбил от гранитного парапета небольшой осколок.

Этот кусок серого гранита подобрал неизвестный моряк, один из тех, кто, сдерживая бешеный натиск гитлеровцев, бился против десяти, против ста. Уходя из Севастополя, он поклялся вернуться сюда и положить камень на место.

Но моряку не суждено было это сделать — его сразила фашистская пуля. Умирая, он передал осколок своим боевым друзьям с наказом:
— Камень должен вернуться на свое место — в Севастополь!

Воин, принявший драгоценную реликвию, — это был снайпер — погиб в засаде, успев передать севастопольский камень своему другу — разведчику. От него камень попал к связисту, затем побывал у артиллеристов, пулеметчиков, летчиков… И у кого бы он ни был, он всегда был в крепких, надежных руках воинов, поклявшихся выполнить завет неизвестного матроса — вернуть гранитный осколок на родную землю…

Легенда о севастопольском камне, рассказанная в газете писателем Леонидом Соловьевым, произвела огромное впечатление на композитора.

«Образ последних легендарных защитников Севастополя, — вспоминал он впоследствии, — стал преследовать меня денно и нощно. Кто же этот последний матрос-герой? Кто же они, эти последние моряки, гибнувшие в неравной борьбе и несущие в своих тельняшках священный гранит крымской земли?»

Да, их подвиг достоин песни! И композитор принялся за работу. Постепенно рождалась поэтическая и полная истинного драматизма мелодия песни, которой суждено было стать одной из лучших песен Великой Отечественной войны. Именно мелодия, ибо слов еще не было — случай сравнительно редкий в композиторской практике.

Когда музыка была готова, текст написал Александр Жаров. Вот что рассказывает об этом поэт:

— После того как Мокроусов показал мне музыку, стихи я написал почти залпом, так как был подготовлен к этому еще в те дни, когда мы оба были в Севастополе. Там в частях и на кораблях встречал я своих ровесников — представителей новой поросли комсомола, воинов-героев, о которых писал в песнях.

Легенда о севастопольском камне не была легендой в обычном понимании этого слова. Многие матросы, покидая по приказу командования священную землю Севастополя, брали с собой горстку земли или кусочек гранита и клялись вернуть их обратно, возвратиться в город с победой.

Закончив песню, мы показали ее в редакции газеты «Красная звезда», где она и была напечатана. Вскоре ее передали по радио. Но, к сожалению, она не прозвучала так, как этого нам хотелось. Настоящий успех пришел после того, как ее исполнил Леонид Утесов. Именно он — на эстраде и по радио — сумел по-настоящему донести ее до слушателя.

— Когда я услышал «Заветный камень», — рассказывал народный артист СССР Л. О. Утесов, — меня песня необычайно взволновала. Взволновала потому, что это рассказ о судьбе человека, о мужестве наших моряков, о вере в победу, о любви к Родине. Она как бы предсказывала грядущую победу. И как радостно было петь, когда Севастополь был освобожден, другие слова, в которых будущее время было заменено настоящим: Сквозь бури и штормы прошел этот камень, И стал он на место достойно. Знакомая чайка взмахнула крылами, И сердце забилось спокойно. Взошел на утес черноморский матрос, Кто Родине новую славу принес.

В 1948 году композитор Б. А. Мокроусов был удостоен Государственной премии СССР за несколько своих песен — в их числе и песня «Заветный камень».

Холодные волны вздымает лавиной
Широкое Черное море.
Последний матрос Севастополь покинул,
Уходит он, с волнами споря.
И грозный, соленый, бушующий вал
О шлюпку волну за волной разбивал.
В туманной дали не видно земли,
Ушли далеко корабли.

Друзья-моряки подобрали героя,
Кипела вода штормовая.
Он камень сжимал посиневшей рукою
И тихо сказал, умирая:
«Когда покидал я родимый утес,
С собою кусочек гранита унес —
Затем, чтоб вдали от крымской земли
О ней мы забыть не могли.»

Кто камень возьмет, тот пускай поклянется,
Что с честью носить его будет.
Он первым в любимую бухту вернется
И клятвы своей не забудет!
Тот камень заветный и ночью и днем
Матросское сердце сжигает огнем.
Пусть свято хранит мой камень-гранит,
Он русскою кровью омыт!

Сквозь бури и штормы прошел этот камень,
И стал он на место достойно.
Знакомая чайка взмахнула крылами,
И сердце забилось спокойно.
Взошел на утес черноморский матрос,
Кто Родине новую славу принес.
И в мирной дали идут корабли
Под солнцем родимой земли.
(2 последние строки каждого куплета поются 2 раза)